Обидные слова дали определенный эффект, и Норай был откровенно рад тому, что Синро не ушел. Правда, дальнейшие его действия были неожиданными, так что парень даже не смог достойно ответить или же парировать действия.

Сначала звук треснувшего пластика на мгновение вернул в реальность, волосы теплой волной защекотали голую спину. А вот дальше…Норай и сам не понял, отчего глаза шиноби вдруг стали пустыми, словно у куклы, сделанной легкой рукой профессионала, но все же куклой. Да и действия больше напоминали те, которые выходят из-под опытной руки кукловода. Только вот ниточек не было видно. Одно из двух: либо кукловодом был он сам, либо ничего этого и в помине не было. Просто Норай его разозлил, довел до ручки; он понял это, когда Синро странно наклонил голову в сторону, глядя на него. По себе парень знал, что этот жест чаще всего означает, во-первых, оценку собеседника, во-вторых, желание его…

Сначала на пол полетело полотенце, про которое он, по правде говоря, и забыл вовсе. Потом последовало прикосновение, от которого по всему телу прошла крупная, сладкая дрожь. Пальцы Синро скользнули по нежной коже около ключиц – Норай вздрогнул. Потом – объятие, настолько горячее, что с губ сорвался выдох, даже не стон; парень закрыл глаза по инерции и доверился только своим чувствам. И тому, кто обнимал его сейчас бережно, как фарфоровую, очень дорогую и горячо любимую куклу. «Но я не кукла», - хотел закричать он, но был буквально заткнут горячим поцелуем. Ни одна попытка оттолкнуть сорвавшегося Синро успехом не увенчалась, да и не нужно было этого. Нужно было только бешено, в сумасшедшем ритме целоваться, чтобы аж зубы скрипели, чтобы на языке оставался вкус крови от нечаянных и слишком сильных укусов. Особую остроту добавляла и штанга в языке Югиро – Норай даже не знал, что она так много может изменить.
Поцелуй был прерван так же внезапно, как и начался. Норай громко вскрикнул, когда чужие губы впились в шею, потом стали плавно перемещаться вниз. «Что ты делаешь? Не мучай меня, ты же уйдешь, уйдешь, а я останусь, я не выживу без Этого» . Хотел ударить, но тонкие запястья были перехвачены. Смена кадра – и картина другая: Синро стоит перед ним на коленях и что-то говорит. Губы двигались, но слова дошли куда медленнее.
- Я не знаю, что ты делаешь, - срывающимся голосом ответил он. – Но зря ты остановился. Как раньше не хочу, не хочу быть начальником и подчиненным. Я предлагаю начать все с белого листа. Забыть сегодняшние идиотские поступки. Пожалуйста, - тут он запнулся, голос сорвался, но нашлись силы закончить, - пожалуйста, обними меня.
Норай прерывисто вздохнул, и щеку расчертила скупая слеза, выкатившаяся посмотреть на белый свет от переполняющего перенапряжения. «А вдруг все опять испортил? Вдруг уйдет? Я из окна выброшусь»

Нежность, с которой Синро целовал его запястья, нежность в его взгляде, прикосновениях передавалась Нораю точно ток по проводам, и ему остро захотелось отплатить тем же. Просто потому, что к этому человеку, который не раз почувствовал на себе весь крутой нрав его характера, он чувствовал нечто большее, чем симпатию. И, мало того, Хэнсона ни на минуту не покидало чувство, что эта трогательная со стороны сцена стала, во-первых, их окончательным примирением, во-вторых, началом чего-то нового, с запахом клубники и очень горячего, как глинтвейн, только что снятый с плиты и заботливо перелитый в большую кружку. И так же, как от глинтвейна, покруживалась голова, чуть заплетался язык. А на нем – вкус гвоздики, пряный, но чуть горьковатый. И именно так и должно быть. Точнее, такой, по мнению Норая, должна быть любовь, только что подвившаяся на свет.
Он стоял спокойно, пока Синро целовал его, но не потому, что ничего не чувствовал – просто боялся выйти из-под контроля и сразу потащить его в кровать. А идея была заманчивой, но с таким же успехом могла и все испортить. В этом случае все будет выглядеть как случайный секс, удовлетворение желаний собственного тела и не более. А хотелось большего, высоких чувств, отношений, пусть и своеобразных.
Замечтавшись, парень вздрогнул, когда сильные руки мягко потянули его вниз. Сопротивляться было глупо, он просто поддался, доверился. А когда их лица оказались на одном уровне, Норай просто не смог сдержать счастливую, несколько идиотскую улыбку. И виной тому была переполняющая нежность.
- И я не понимаю, - тихо ответил он и потерся своей щекой о щеку Синро, тем самым выпуская постепенно нежность. Потом замер, потянулся к мочке уха, слегка прикусил ее, а потом прошелся по ней кончиком языка. – И не хочу понимать. Хочу любить. Тебя.
В этот момент Синро взял его руку и приложил к своему сердце. Сквозь его футболку и кожу Норая прощупывалось ритмичное биение. «Живое», - как-то тупо подумал парень. – «И у меня такое. Так же бьется. Наверное. Если не покрылось льдом».
Но, очевидно, сердечная мышца потихоньку оттаивала, потому как он, не сказав ни слова, медленно стянул с Югиро футболку и прижался к его груди.
- Чего я хочу? Тебя, всего, для себя. И ни с кем не делить. И секса хочу, только не сейчас. Если сейчас – мы все испортим, и тогда я выброшусь из окна, - он говорил это настолько серьезным тоном, что не было даже мысли о том, что это показуха, неправда, шантаж – называйте любым словом. – А оно меня услышит, и мое услышит его. И будут биться в унисон, в унисон…
Норай задумчиво повторил это слово, потом медленно потянулся к губам Синро и мягко их поцеловал, чуть прикусывая, лаская кончиком языка, не желая причинять боли – только удовольствие.
- Отнеси меня на кровать, - уже шепотом сказал он, прерывая ненадолго поцелуй. – Поваляемся и немного узнаем друг друга. Это будет первым шагом в бесконечную канитель…чувств. Я научу. Я люблю тебя.